Может, к тому вспомнила о гаданиях, что знай я хоть о части тех несбывшихся надежд, которые лелеяла тем летом, знай о том, сколько трудных дорог придется пройти, а взамен-очень трудное счастье, то впала бы в уныние. А уныние, как говорится- грех, начало краха.
Один за другим лопались и испарялись наши замки из воздушных пузырей, облаков и песка, раз за разом уходила почва из под ног, как только собирались сделать очередной шаг. Как будто судьба велела- сиди и не рыпайся, терпи и будет. А как терпеть? Как не хотеть вернуться в привычное состояние тела и души, в привычные места обитания, в привычные условия и к привычным средствам?
Мне нужен был свой дом, инстинкт вития гнезда как раз проснулся и громко вопил, ну хоть какой бы свой уголок со своими порядками заиметь. Хотелось чистоты и уюта. Хоть я по натуре и не слишком брезглива и далеко не чистоплюйка, но вот эта жизнь почти на улице меня изматывала. Может, сказывался маленький ребенок? Я заметила в себе проснувшиеся несвойственные мне раньше желания уже во время беременности- перемывать-перестирывать-переметать-переставлять. Сейчас вот мне это уже совсем все равно и я, пожалуй, даже с удовольствием пожила бы снова в тех условиях- все просто и непритязательно, зато много свободного времени. Но тогда… меня постепенно начало раздражать все- эти пятна на стенах от вековой соли, эта пыль после каждой бурьки на всех предметах, отсутствие стекол на окнах,- одна черная, пыльная, железная москитная сетка, сквозь которую все равно пролезали эти мелкие, тихие восточные разбойники. Наши родные комары казались куда более понятными и даже благородными- большие, хорошо видимые, которые подлетают, предупреждая громко и четко, честно объявляя о своих намерениях, делая два-три предупредительных круга перед нападением.
А эти ниши в стенах, заставленные посудой вперемешку со всякой ерундой? И все это пылится или закрывается какими-нибудь «оригинальными» клееночками. Вспоминая родные серванты и буфеты с красиво расставленной посудой, я решила однажды навести порядок в двух таких больших нишах в общей комнате, где обитали и спали мама, Гудду и Шана. Выгребла все содержимое с полок, перемыла, застелила «оригинальной» клееночкой, расставила симметрично и, по-моему, красиво и уселась ждать похвал. Как же я была разочарована и неприятно удивлена, когда Гудду это все не понравилось! И мама была не в восторге… Тогда я поняла одну простую истину- нельзя лезть в заведенные порядки в чужом доме. Но я-то, наивная, считала его своим! И думала, что им просто тяжело или неохота …. А это, оказывается, и был их порядок, привычный, негласно заведенный. Но, похоже, я не слишком прилежная ученица, потому что пришлось столкнуться в своей жизни с этим уроком еще раз, да в самый глаз, но это уже оочень далекое дальнейшее.
Сейчас оглядываюсь назад и понимаю, что они ведь меня тоже терпели) Шана, с самого начала признавшись, что ждала белоручку-иностранку, ворчала теперь на мою непоседливость, на то, что вечно что-то мыла, терла, поливала лестницу, крышу-таррасу, где она гуляла с Шираном, чтобы им было чисто и не пыльно, что-то бесконечно переставляла в своей комнате на втором этаже… Но, маме это нравилось) Особенно моя затея с побелкой кухни и двора. А для меня и этого было мало. Несмотря на то, что я жутко похудела и прилично ослабла физически из-за отсутствия аппетита (так схуднула, что самой было противно смотреть, Ширан вечно больно ударялся носом о мои ключицы), во мне кипела страсть к переменам. И я дергалась сама, и дергала Абида, и от моих дерганий и внутреннего раздражения два раза перегорал утюг в моих руках и сгорели два ни в чем не повинных кипятильника. Утюги-то я чинить умела…
