Джек-расселу Эми нельзя на кровать, и это драма всей жизни Эми, ее большая личная трагедия, ее боль, ее испытанье, ее крест.
Котам-то можно, коты главные в стае — коты запрыгивают на кровать, один за другим, неспешно располагаются, смотрят на Эми с прищуром, с тихим злорадством. Коты большие специалисты по тихому злорадству. Вылизывают пальчики на лапках, потягиваются, зевают лениво.
Эми крутится на своей лежанке возле кровати, вздыхает горько-горько, но не ропщет, нет, она ведь послушная собака, она хорошая собака, она отличница, она очень старается, нет-нет, говорит Эми, пусть несправедливость, пусть вот всем можно, а мне нельзя, пусть, пусть так. Я все стерплю.
На самом деле Штирлиц давно спалился, Штирлиц спрятал под подушку косточку и забыл про это, Штирлица выдал изгрызенный уголок простыни, в конце концов, Штирлиц оставил кучку белых шерстинок на одеяле — он сейчас как раз линяет. Когда дома нет людей, джек-рассел дрыхнет на кровати, дрыхнет бессовестно, постоянно, но шифруется, шифруется изо всех сил.
Еще она залазит на кухонный стол — подсмотрела у котов — и на днях я, забыв что-то дома и почти сразу вернувшись, застала джек-рассела врасплох.
— Ооой, — сказала Эми, покаянно виляя хвостом, — я тут случайно как-то оказалась, ты знаешь, сама не понимаю, как, сейчас уже спрыгиваю, и ты пришла! Ты пришла! Ты не ушла!! Ты вернулась!!! Ай-нэ-нэ! Ай-нэ-нэ!
И джек-рассел пляшет вокруг тебя джигу, отвлекая внимание от полусожранного пряника, украденного со стола.
На фото Эми изображает из себя отличницу.
Татьяна Кремень