КОЛОГРИВ
Или город с вокзалом, но без рельсов
Посещением родины моей мамы этот день не закончился. Логично было связать поездкой родные места обоих давно ушедших родителей, организовав тем самым некую мистическую встречу. Поэтому прямиком из Палкина мы отправились в сторону деревни Лисицыно, где стоял когда-то дом, срубленный моим дедом Павлом Андреевичем Кругловым.
И Палкино, и Лисицыно душевно близки мне, но на реальной карте их разделяет расстояние в 238 километров костромских дорог. Дистанция эта для нашего полноприводного Каптюра с экипажем их двух крутых водил не проблема, конечно, но за один день мог случиться перегруз впечатлений от такой эмоционально ёмкой поездки, всё бы смешалось в сумбур и сумятицу, а этого допускать не хотелось.
Поэтому было решено сделать на пути промежуточную ночёвку, и в Лисицыно отправиться на следующее утро, со свежей головой.
Заночевать первоначально планировали в Кологриве, центре ещё одного района Костромской области, граничащего с Вологодчиной. Но в славном городе о трёх тысячах жителей не нашлось спального места для двоих путников (что я отношу не к перенаселённости города, а к отсутствию в России реального сервиса заказа гостиничных номеров, типа запрещённого Букинга). Поэтому арендовали номер в ближайшем к Кологриву постоялом дворе - эко-отеле «Унжа» в деревне Большая Чёжма.
Но и сам Кологрив игнорировать не стали. В публицистике и беллетристике название Кологрив часто употребляется, как синоним понятия глухомань, медвежий угол, безнадёжная провинция (наряду с реальным Урюпинском, исторической Тьмутараканью и мифическим Мухосранском). Вспомните «12 стульев», там Кологрив нелицеприятно упоминается дважды (кто скажет, в каких именно ситуациях – тому моё почтение!)).
Но в памяти сохранились рассказы отца, для которого, до отъезда в Ленинград, расположенный от Лисицына в тридцати верстах Кологрив был несомненным центром цивилизации и верхом урбанизма.
Кроме того, несмотря на несколько пренебрежительное отношение к названию этого далёкого райцентра, бытовавшее в литературе XX века, периодически появлялись в советской и российской прессе статьи о нём, вызывавшие неподдельный интерес в кругах около-интеллигентов, имевших дефицитную подписку на «Литературную газету» и «Комсомольскую правду».
Так, на излёте застоя, среди заметок о партийных пленумах и трудовых подвигах механизаторов, запомнилась статья Юрия Роста «Франсиско Гойя в Кологриве?», рассказавшего о замечательном музее этого городка (а анекдот о том, что музей этот расположен в здании, якобы, построенном в качестве вокзала, и расположенном, при этом, в четырёх десятках километров от железной дороги, стал с тех пор притчей во языцех).
Позднее, в «Комсомолке» зачитывались статьями о Кологриве писателя и натуралиста Василия Пескова (того самого, который открыл миру семью отшельников Лыковых в «Таёжном тупике»).
Ещё знаменит Кологрив, как признанная российская столица гусей. В период перелёта этих диких птиц из Нидерландов в сибирскую тундру, тысячи гусей делают промежуточную остановку в пойме Унжи, на виду у всего города… ну, пусть не всего, но с высокого городского моста через Унжу гусей видно невооружённым глазом. На мосту в эти дни собирается нехарактерная для Кологрива пробка – каждый автомобилист (и тракторист) притормаживает и снимает кормящихся гусей на свой смартфон.
А ещё… ещё, по одной из гастрономических версий (источник которой, я правда, в сети не обнаружил), кологривский жареный гусь – самое вкусное блюдо в России (попрошу не совмещать информацию двух последних абзацев – диких гусей в Кологриве нежно оберегают не только от охотников, но даже просто от излишне любопытных натуралистов. А домашних гусей разводят в фермерском хозяйстве, организованном в благоприятных природных условиях, близких к естественной среде обитания водоплавающих птиц).
Ну, сами посудите, могли мы объехать такой славный городок, не познакомившись с ним поближе?
«Поближе» к Кологриву мы перемещались с приличной скоростью. Была Танина очередь шофёрить, и она реализовала свои водительские амбиции в полной мере. Особенно, когда миновали поворот на Мантурово (кстати, это ещё один Костромской райцентр, в котором мы не побывали, а зря. О несбывшемся пожалели позднее, попробовав костромской сыр авторства Мантуровского сырзавода). Дорога после Мантурово очень даже неплохая (это трасса на Вятку), что, в сочетании с прекрасной погодой, малым количеством транспортных средств и полным отсутствием фотокамер и гаишников с радарами, позволило Каптюру показать, на что он способен. Когда показания спидометра переваливали далеко за полторы сотни, дежурный штурман экипажа (то бишь я) начинал нервничать, и дежурный пилот (то бишь Татьяна), недовольно сбрасывала скорость километров на двадцать, а потом снова ускоряла машину до скорости запредельной, навёрстывая упущенное время.
Хотя, основания для легенды были.
Во-первых, дом был построен по проекту именитого архитектора Ивана Иваныча Рерберга, автора Киевского вокзала в Москве.
Во-вторых, когда вскоре после постройки дома проектировалась железная дорога от Буя на Вятку, вышеупомянутый гражданин Макаров, заинтересованный в улучшении логистики своего лесного бизнеса, обещал пожертвовать свой дом под вокзал, если чугунку пустят через Кологрив. Но даже это не помогло, дорога прошла южнее на сорок километров, а здание так и осталось жилым домом купца.
Ну, и в-третьих, домик, действительно, внешне похож на вокзал. Похоже, маститый архитектор не стал особо заморачиваться с не слишком престижным проектом, а достал из тумбочки старые вокзальные чертежи и перелицевал их под насущные купеческие нужды.
А после октября семнадцатого года дом у лесопромышленника экспроприировали (надеюсь, что обошлось при этом без расстрелов «именем революции») и 1925-м году в нём обосновался местный музей.
Вот, не могу не отметить гуманистические устремления своих земляков-кологривцев: здание занял не орган власти или карающая организация, а учреждение культуры!
Причём, к моменту реквизиции «вокзала» музей уже существовал. Экспозицию организовали в ноябре 1918 года на основе коллекции уроженца Кологрива Г.А.Ладыженского, академика Императорской Академии художеств.
Определённо, был свой устойчивый «культурный код» у этих людей. И настолько устойчивый, что сохранился и до наших дней, в чём мы с Таней и убедились.
Коротко скажу, что музей произвёл очень достойное впечатление. Помимо обширной коллекции живописных полотен XVIII – XIX веков, здесь представлены и исторические раритеты, и обязательные для краеведческого музея природные диковинки. И даже диковинки заморские – индийские, китайские, африканские.
Здесь уместно вернуться к упомянутой в начале рассказа статье Ю.Роста «Франсиско Гойя в Кологриве?») и коротЕнько пересказать её содержание… хотя, конечно, несравненно лучше было бы обратиться к первоисточнику.
Так вот, в шестидесятых годах беспокойная натура закинула молодого журналиста в сонный Кологрив, где он решил почтить своим присутствием местный музейчик. Столичному гостю оказали радушный приём и даже показали каталог, описывавший картины, хранившиеся в запасниках. Среди множества упоминаний о полотнах, достойных музея более высокого ранга (а в Кологриве содержавшихся в резерве!), Росту бросилась в глаза одна строчка, с пометкой в скобках «Гойя???».
Осмотрев картину и убедившись в её несомненном сходстве с произведениями великого испанца, Рост отправился в Ленинград, встретился там в Эрмитаже с Пиотровским (отцом нынешнего)) и вернулся в Кологрив с известным искусствоведом и реставратором Ю.И.Кузнецовым. Работники музея ждали его с волнением и тревогой (с тревогой, потому что понимали - если авторство Гойи подтвердится, то не видать им больше эту картину, как собственных ушей). Знаток картину тщательно осмотрел, авторство Гойи отверг, но тут же указал настоящего автора, тоже весьма известного художника того периода.
Какого именно?
Об этом вы можете узнать, послушав рассказ самого Юрия Роста )) Не пожалеете!
III
Но наша экскурсия по кологривскому музею продолжалась…
Из искусства XX века наибольший интерес здесь представляют залы, посвящённые кологривскому просветителю Ефиму Честнякову (Евфимию Васильевичу Самойлову), уникальному человеку, учителю и художнику.
Ученик Репина, однокашник Билибина, Ефим Честняков не стал профессиональным художником из-за недостатка средств, ещё до революции вернулся учителем в родную деревню Шаблово (название которой, кстати, то ли в шутку, то ли всерьёз выводил из легендарной Шамболы). Крестьянствовал, учил детей, экспериментировал со стереофотографией (это в начале XXвека! С приходом революции исчезла возможность достать фотоматериалы, и увлечение стало невозможным, к сожалению. Да и ранние фотографии Ефима Честнякова время не пощадило).
Всё своё невеликое жалованье сельского учителя Честняков тратил на краски, фотопластинки, помогал детям бедняков. Краски покупал самые дешёвые – не масло и темперу, а детские акварельки, а иногда сам растирал камни, как мастера эпохи возрождения.
К нему тянулся народ, получить совет, просто поговорить, пожаловаться на тяжёлую жизнь. Постепенно односельчане стали замечать, что слова учителя, обращённые к будущему, сбываются. Это нельзя было назвать прямыми предсказаниями, как у Ванги, предвиденья Честнякова выражались иносказательно, намёками и аналогиями, но – главное! – они сбывались, тому есть множество свидетельств. Например, один из его учеников тридцатых годов вспоминает, как Честняков набросал его портрет, потом глянул пристально, и пририсовал на груди пятиконечную звёздочку. Мальчик удивился: «У меня же нет звёздочки?». Ефим усмехнулся: «Будет!». С Отечественной ученик вернулся с орденом Красной звезды.
Особенным спросом предсказания Честнякова пользовались, разумеется, во время войны. Уже не только односельчане, жители всей округи шли к нему за вестью о близких. Он не успокаивал, говорил честно: «Не жди, убили его». Но какова было радость, если Ефим отвечал: «Живой он, ранили, скоро письмо пришлёт». Наверно, были случаи, и ошибался учитель, но люди вспоминали только о верных известиях, о сбывшихся предсказаниях
Я слышал о Ефиме Честнякове и раньше (моя двоюродная сестра в детстве получила его предсказание, которое оправдалось в полной мере), читал отдельные его сказки (странные, написанные особым языком, не похожие на традиционные русские сказки из собрания Афанасьева), но с изобразительным творчеством художника столкнулся впервые именно в Кологривском музее.
Взгляд поначалу со спокойным любопытством скользил по развешанным по стенам портретам крестьянок, жанровым сценкам… В картинках из жизни часто содержалась частичка абсурда. То ли это было нарочитое подражание детским рисункам, с их наивным искажением пропорций и перспектив, то ли автор закладывал в эту художественную девиантность какую-то близкую ему идею, было сразу не понять.
Был летний вечер, дети бегали за околицей, когда кто-то из них заметил движение на недалёком холме и обратил на это внимание своих приятелей. Дети увидели поднимавшуюся к вершине холма вереницу человечков необычно маленького роста, странно одетых, с неподвижными кукольными лицами. Добравшись до верха, человечки поочерёдно исчезали на фоне заходящего светила. Ребятишки стояли и смотрели на это, оцепенев от ужаса и восторга… а когда последний кукольный человечек исчез, бросились по домам. Прибежавшие по их крикам взрослые не увидели уже ничего необычного.
Странно мне было слышать такое от мамы, квалифицированного медика-педиатра, то есть, материалиста по определению. Но она и через полвека после этой встречи с загадочным, с высоты всего своего немалого жизненного опыта, была уверена в реальности детского видения, в том, что это была не массовая галлюцинация деревенских детишек, не оптический обман, родившийся из неверных лучей заходящего солнца. И откуда было взяться такой странной фантазии в кругу сельских ребятишек? Книжек про хоббитов и про приключения Буратино» в ту пору ещё и написано не было, фильмы-сказки или ужастики в Палкине и Деревягине сто лет тому назад не показывали, да и кукол с фарфоровыми головами тогдашние деревенские дети никогда не видели.
И вот – передо мной на стене в рамках висят иллюстрации к маминому рассказу, чётко выписанные Ефимом Честняковым!
Ожившая сказка… Видения рано или поздно становятся реальностью, реальность рано или поздно превращается в видения. «Фантазия — она реальна, — писал Честняков, — когда фантазия сказку рисует — это уже действительность и потом она войдет в обиход жизни так же, как ковш для питья. И жизнь будет именно такой, какой рисует ее наша фантазия… Гляди вперед и покажи твои грезы и по красоте твоих грез ты займешь свое место…».
Видел ли сельский учитель этот сказочный народец воочию, как моя мама с товарищами, или видение пришло к прорицателю мысленно, или рисовал он по рассказам своих учеников?
Этого мы уже никогда не узнаем…
Сказка на ночь! Спасибо за прекрасный экскурс, достойный канала Культура)Такое ощущение странное, что я уже слышала о Честнякове, и Кологрив на слуху. Но теперь то уж точно знаю что это такое.
Картины удивительны, вызывают странные ощущения и состояния. Как притчи, какие-то материализованные мысли, не имеющие отношения к действительности, и притом вполне реальные и очень добрые.
Про человечков очень удивилась и обрадовалась, так как в моем детстве похожий случай тоже имел место быть.Однажды мы с парой подружек (нам было лет по пять-шесть) решили , следуя специальной не хитрой инструкции, Бог знает кем придуманной, "вызвать маленьких человечков, или гномов". Инструкцию уже не помню. Главное, это должно было быть в бане. Был полдень, мы зашли в темную баню, что-то там проговорили, причем я ко всем таким "выдумкам" относилась довольно прохладно и скептически, но с любопытством. И вот после некоторого времени тишины и напряженного внимания, у притолоки, в полосе света появились четкие тени вереницы человечков с шляпами и котомками за плечами, разного роста, они шли справа налево гуськом, и это не могли быть тени ковыряющихся за банным окошком куриц, точно. Это была вереница быстро идущих темпе настоящих гномиков, разного роста, детей вприпрыжку))) Я была удовлетворена экспериментом, девчонки в тихом шоке, долго мы это еще обсуждали и вспоминали при встречах уже в более взрослом возрасте, иногда сомневаясь: может, коллективная галлюцинация?
И вот снова слышу об этом и радуюсь по-детски)) - не одни мы чудачки))