"В запретных землях" (1897год, путешествие из Индии в Тибет)

Прошло несколько часов, когда наша охрана остановилась, чтобы выпить чаю. Рядом с нами остановился человек по имени Суна, его брат и сын, с которым я познакомился еще во время своих счастливых дней в Гарбянге, от них я узнал, что в Индии уверены в том, что я и мои двое слуг были в Тибете обезглавлены, и что после этого доктор Уилсон и  Карак Сингх пересекли границу, чтобы прояснить факты и попытаться вернуть английскому правительству мой багаж.  Моей радости не было границ, когда я услышал, что они все еще находятся в Таклакоте. 

Я убедил Суну вернуться в Таклакот так быстро, как только может, и сообщить Уилсону, что я жив, но нахожусь под стражей, а так же  сообщить ему наше местонахождение. Едва я успел дать Суне эти поручения, как наши охранники  грубо схватили их и уволокли, не дав нам больше ни одной возможности пообщаться с ними. 

Как только мы снова двинулись в путь, к нам прискакал всадник с строгими приказами от Чона Пена из Таклакота, чтобы мы ни в коем случае не ехали дальше к границе через перевал Липу Лех, который мы должны были достичь через два дня, а отправить нас в Индию по дальнему маршруту через  перевал Лумпия.

В это время года перевал Лумпия обычно непроходим, и если нас туда выпихнут, то  нам нужно будет совершить еще одно героическое путешествие в течение по крайней мере пятнадцати или шестнадцати дней, в основном по снегу и ледникам, и за время этого путешествия мы, учитывая наше жалкое состояние непременно погибнем.

Мы попросили аудиенции Чона Пена, и чтобы он  принял нас в Таклакоте, но наша стража отказала нам в этом. Тем временем Чон Пен из Таклакота послал других посланников и еще дополнительно солдат, чтобы обеспечить четкое выполнение своих приказов и предотвратить наше попадание в Таклакот.  

 

 
Мешочки для перевозки груза на козах

Мы проехали всего несколько миль, когда мы встретились с большим отрядом, состоящим из солдат и Лам, отправленных Чоном  Пеном. Невооруженные, израненные, голодные и измученные,  мы не могли бы оказать им должного сопротивления. Как они увидели, что мы находимся на свободе, то приготовились стрелять в нас.

Главным министром Чона Пена был человек по имени Лапсанг. Он и  секретарь Чона Пена  были во главе этой партии. Я пошел, чтобы пожать  им руки,  и долго и бурно беседовал с ними, но они настаивали на том, что бы мы повернули от границы (это  теперь, когда мы находимся от нее практически на расстоянии броска камня!)  и должны отправиться в Индию через перевал Лимпия. Это были приказы Чона Пена, и они, как и я, обязаны выполнять их.  

 Они  отказались предоставить нам одежду и животных,  и даже на ту небольшую сумму денег, которые  у меня были, они не продали нам ни  унцию пищи. Тогда мы заявили, что готовы умереть здесь,  но не сдвинемся с места на запад в сторону Лумпии.

Лапсанг и частный секретарь Чона Пена хитро предложили, что если я дам им в письменном видеимена шокас, которые сопровождали меня в Тибет (вероятно, с целью конфискации их земли и товаров), то они пропустят меня через перевал Липу Лех. Я ответил,что не могу  писать ни на тибетском, ни на  хиндустани, тогда они попросили меня сделать это на английском. Это я и  сделал,  заменив имена моих людей на вымышленные несуществующие и дополнил сей список саркастическими насмешками, которые наверняка обозлили тибетцев, когда они перевели сей документ.  

Конечно же, мы сразу стали искать доктора Уилсона, и когда мы нашли этого хорошего человека, то он тоже едва узнал нас и был  глубоко тронут нашим состоянием. 

Когда известие о нашем прибытии распространилось по лагерю, то в каждом его уголке нас встретили с самой невероятной сердечностью и добротой.  В палатке доктора  Уилсона было большое количество сахара - несколько фунтов,  и  я был таким голодным, что набросился на него.  Позже мои друзья шокас принесли нам всевозможные съедобные подарки, которые Рубсо, повар доктора, должен был для нас приготовить.

Политический Пешкар, Карак Синх поспешил ко мне со сменой одежды,  моим бедным друзьям  одежду предоставил  доктор Уилсон. В нашей собственной оборванной одежде роились паразиты — тюремщики не позволили нам сделать ни одной замены одежды.  Они даже не захотели дать нам возможность постирать наши лохмотья. Хорошо хоть  разрешили  погрузиться в священное озеро Мансаровар.

В тот же день наши  раны были осмотрены доктором Уилсоном, который описал их и направил свои отчеты правительству Индии, комиссару Кумаона и заместителю комиссара в Альморе.

 Я остался на три дня в Таклакоте, в течение которого часть моего конфискованного багажа была возвращена тибетцами, и был очень рад узнать, что среди возвращенных  вещей были мои дневники, записные книжки, часть фотографических пластин, карты и эскизы. Мое огнестрельное оружие, некоторые деньги, кольцо моей матери, многие фотографические пластины и математические инструменты все еще отсутствовали, но я был рад и тому, что вернулась хотя бы часть багажа.

К палатке д-ра Уилсона пришел Токхим Тарджум, его  секретарь Нерба, которого читатель может вспомнить как сыгравшего одну из главных ролей роль в моих пытках, а так же секретарь Чона Пена и старик-министр Лапсанг в прекрасном зеленом бархатном пальто с широкими рукавами. 

Как видно из ознакомления с правительственным расследованием и отчетом в приложении к этой книге, вышеупомянутые тибетские офицеры  в присутствии политического Пешкара, доктора Уилсона, пандита Гобария и многими присутствующими  шокас подтвердили, что я правильно перечислил пытки, которыми они меня подвергли, был точен в каждой детали и ничего не исказил. Они даже заявляли, что гордятся сделанным, и в оскорбительных выражениях высказали то, что они думают  о британском правительстве.

Мы спускались с перевала  медленно и поэтапно, задержавшись в Гунджи, где из-за нашего слабого состояния нам пришлось провести несколько дней в амбулатории. Здесь у  Уилсона хранилось некоторое количество моего багажа  — инструментов, камер, тарелок и т. д., которые я  не взял с собой в самом начале моего путешествия, благодаря чему я смог сразу сделать фотографии моих двух слуг и меня, показывая наши раны и  шокирующее общее состояние. 

Когда я впервые увидел свое лицо в зеркале, у меня был шок — так ужасно я  выглядел.  Но как только я  сбрил бороду, которая здорово отросла за несколько месяцев, доктор Уилсон постриг меня, и я снова стал выглядеть почти цивилизованным. Сначала я имел проблемы с одеванием, но скоро и эта неприятность исчезла.

Дело в том, что у меня были довольно серьезные травмы позвоночника. Время от времени вся моя левая сторона была  словно парализована,  я неизменно испытывал трудности, когда мне нужно было сесть или встать. Благодаря большому напряжению, которое выпало на их долю, мои суставы долго оставались  напряженными и опухшими. И я хорошо видел  правым глазом, но совсем не мог использовать левый.

Когда мне стало немного лучше, я совершил экскурсию в Тинкар,  расположенный в Непале (а я туда собираюсь в мае 2019 - Elena Vasta), там был перевал в Тибет по соседству с перевалом Липу Лех, который я не посещал. Перейдя в Непал в Чонгру (а я там была в мае 2018 -  Elena Vasta), я следовал за курсом до 86 ° (b.m.), пока мы не дошли до реки Цирри, стремительно стекающей  между высокими снежными хребтами. Затем я стал держаться  правого берега реки Тинкар. Сначала тропа  шла по еловому  лесу,  затем лес закончился и  дорога запетляла среди бесплодных скал и вдоль оврагов,  в некоторых местах она была полуразрушена. 

Общее направление 88 ° (b.m) я держал  до тех пор, пока мы не достигли моста через Тинкари. Там мы  пересекли поток  и примерно через три мили  добралась до деревни Тинкар.

Тинкар - это старая  деревня из нескольких традиционных домов шокас,  выглядящих очень живописно на  фоне великолепных снежных вершин, разделяющих Непал и Тибет. Из деревни легко добраться до перевала, ведущего в Тибет:  сначала надо держать курс   78 ° 30 '(b.m) - это 2 мили до моста Зентим, где река Донгон (Dongon River), спускающаяся с 106 ° (b.m), встречает реку Зиян Янгти (Zeyan Yangti).  Следуя руслу последней еще около четырех миль вы достигаете перевала Тинкар.  

Расстояние между перевалом Тинкар  и Таклакотом около двенадцати миль. По курсу в 106 ° (b.m) я наблюдал очень высокий снежный пик - Донгон (Dongon).

Исследовав регион и увидев все, что можно было увидеть, я вернулся в Гарбянг, так как я хотел как можно скорее вернуться в Европу, и  отправился в Аскот в компании с   Карак Сингхом. 

Скальный участок трека Нирпани в двух-трех местах  разрушился,  и над  глубокими пропастями были построены грубые шаткие мостки. 

В Аскоте я был гостем доброго старого Радживара, в саду которого я расположился лагерем, и который окружил меня  всеми мыслимыми заботами и вниманием.  

В Аскоте я встретил  г-на Дж. Ларкина, спешно отправленного правительством Индии для проведения расследования по моему делу. И хотя я все еще испытывал сильную боль, но всё равно настоял на том, чтобы вернуться в Тибет вместе с ним, чтобы помочь  в расследовании. 

Довольно быстро мы добрались до Гарбянга, где ко мне пришла депутация шокас, вернувшихся из Тибета, господин Ларкин же прошёл вперед.  Среди шокас я заметил несколько человек, которые предали меня, и, как мне сказали, не было никакого способа наказать их за их предательство. Тогда  решил вершить справедливость сам, и изо всех сил пытался научить их некоторому представлению о верности, после чего вся деревня подбежала к нам, чтобы вытащить своих товарищей из моих лап. Воодушевленные хамским поведением тибетцев, шокас сделали несколько оскорбительных замечаний в адрес англичан. Я разьярился, и хотя был один против всех и все еще очень больной, но тем не менее смог отправить их в бегство, а затем достал фотоаппарат и сделал снимок как они убегают.  

Покинув Гарбянг, я догнал мистера Ларкина, и мы поднялись к снегам. Мы намеревались пересечь перевал Липу Лех и войти в Тибет, чтобы увидеть Чона Пена, но он отказался встретиться с нами. 

Но чтобы дать тибетцам все шансы реабилитироваться, мы пересекли перевал Липпу. На перевале лежал тяжелый глубокий  снег и было очень холодно: только несколько дней назад несколько шокас завязли в снегу и замерзли на смерь, так что восхождение было отнюдь не легким. 

Однако, после нескольких трудных часов мы достигли  перевала, и я снова пересёк   границу с Тибетом. Д-р Уилсон, Политический Песхар, Джагат Синг и два чапрасси были с нами. Я сделал фотографию, на которой доктор Уилсон чтобы укрыться от сильного ветра держит зонтик,  там же справа от наших пони стоит  мистер Ларкин,  а позади на перевале сложена куча камней и над ней множество летающих молитв, размещенных там Шоками и тибетцами.  

Найдя подходящее место, где ветер не так яростно обрушивался на наши лица, мы остановились и в течение значительного времени терпеливо ждали, когда с  тибетской стороны покажется  Чон Пен или его заместители, которым предварительно были направлены письма,  но тщетно!  Никто так и не появился,  поэтому во второй половине дня 12 октября я покинул Запретные Земли. Моё состояние  все еще был далеко от хорошего, но я был рад, что  снова увижу Англию и моих друзей. 

Мы вернулись в наш лагерь, расположенный несколькими сотнями футов ниже перевала, где мы оставили багаж и наших людей, которые сильно страдали от горной болезни. 

Именно в этом лагере мистер Ларкин сделал фотографию, запечатлевшую меня купающимся  на высоте 16 300 футов. Чанден Синг, сломав лед в ручье, набрал в медный сосуд ледяной воды и  поливал мне на спину и голову, когда я при сильном ветре и с температурой около 12 °  по Фаренгейту стою босыми ногами прямо на снегу. 

 Я сделал этот снимок, чтобы показать, что даже в моем не самом лучшем  состоянии я мог выдерживать значительный  холод. На самом деле вода, которая была взята из-под льда, сразу застыла на моих плечах, в результате чего через секунду у меня были сосульки, свисающие с волос на мою шею, и ледяной платок, укрывший плечи. 

Выполнив нашу миссию, мы с Ларкиным очень быстро вернулись в Альмору; и мне было очень приятно, что при проведении правительственного расследования в открытом суде г-н Ларкин смог получить достаточно  свидетельств  от Шокас и тибетцев относительно моего обращения, которые были надлежащим образом доложены правительству Индии и а также в Бюро иностранных дел и Индии в Лондоне. Копия отчета о расследовании и правительственном отчете содержится в Приложении. 

Шокас, которые в настоящее времени вернулись из Тибета, начали мигрировать в свои зимние дома в Дхарчуле, и когда мы прошли мимо поселения, многие уже работали над ремонтом крыш своих зимних обителей. Большое количество тибетцев со своими овцами также перешло на зиму на британскую территорию, и их лагеря можно было видеть по всей дороге, где было достаточно травы для их стад. Однако тибетцы не зимуют на нашей стороне.  

Тибетцы-Ламы и чиновники поддерживали дерзкое поведение пастухов, пока мы были в Бхот, который они рассматривают  как часть своей собственной страны — факт, наблюдаемый не только доктором Уилсоном и политическим Пешкаром, который путешествовал с нами до границы и обратно, до Аскота, но и мистером Ларкином, который не раз удивлялся наглости тибетцев. 

Однако следует сказать, что в тот момент, когда тибетцы выходили  за пределы Бхота и оказывались ниже и им приходилось  иметь дело с индусами вместо шокас, и их манеры сильно менялись. Лицемерное уважение и рабство сменяли высокомерие и дерзость. Около границы мы столкнулись с сотнями тибетских яков и пони с грузом древесины,  которую безо всяких разрешений тибетцы добывали в наших лесах. 

В Аскоте старый раот, предсказавший мне неудачу, когда я посетил жилища раотов в лесу, пришел, чтобы напомнить мне о его пророчестве. 

 «Я говорил вам, - воскликнул старый дикарь, - что того, кто посещает дома раутов, настигнут несчастья», и я сфотографировал старого негодяя вместе с его товарищами, которые с удовольствием слушали своего пророка.

Мы без промедления отправились в Альмору, а оттуда прямо в Найни-Тал, летнюю резиденцию правительства Северо-Западных провинций, где была проведена конференция по моему делу под руководством лейтенанта-губернатора.

Пользуясь  неограниченным  гостеприимством  этого способного и энергичного офицера, полковника Григга, комиссара Кумаона, я замечательно отдохнул в Найнитале. Там же я щедро  расплатился с моим верным кули-Мансингхом, дав ему достаточно денег для начала новой обеспеченной жизни. Он сопровождал меня до Катгодама, конечной станции железной дороги, и  искренне  горевал, когда Чанден Синг и я вошли в поезд. Когда мы проплывали  мимо платформы, он  салютовал нам. А перед нашим расставанием он взял с меня обещание, что если когда-нибудь я  вернусь в Тибет,  то возьму его с собой; только в следующий раз ему тоже должна быть предоставлена ​​винтовка! 

Это было его единственное условие.

Чанден Синг, который оставался моим слугой, путешествовал со мной в Бомбей, а оттуда мы вместе  отправились прямо во Флоренцию, в дом моих родителей, которые, находясь в их комфортном доме,  страдали от беспокойства за меня не меньше, чем я Запретных  Землях.